- Моё время на исходе, сын мой. Призрачный голос отдавался глухим эхом от каменных сводов пещеры, едва освещённой тусклым сиянием, исходящим от сероватой кожи и длинных белоснежных волос женщины в оборванном старом одеянии, некогда по-крестьянски пёстром, с тяжёлыми рядами ожерелий из медных монет на груди. Гуйхэ расчёсывал пряди деревянным гребнем, ещё много лет назад потерявшим половину своих зубьев, в каждое лёгкое движение по волосам вливая собственную тёмную энергию. Но нет, это уже давно не помогало. Сюэ-гуньян таяла с каждым днём. Шань Гуйхэ не знал в точности, сколько сотен лет духу, приютившему его. Он знал, что те способны развоплотиться, а душих обретали покой, когда исполняли своё самое заветное посмертное желание. Возможно, если это так и не удавалось сделать… те уходили в небытие. Его собственные волосы чёрной копной свободно рассыпались по плечам и спине – расчёсыванием себя Гуйхэ не утруждал, а сюэжэням, этим тёмным тварям, которыми оказалось так легко управлять, было всё равно, как выглядит их повелитель. Сюэ-гуньян любила украшать себя, хранив в своей пещере целую шкатулку старых украшений, тускло блестевших золотом и серебром, сверкая драгоценными камнями, которым Гуйхэ не знал названия. Имели ли эти вещи какую-то ценность? Казались совсем бесполезными, лишь шпильки хороши в качестве оружия, которое можно носить при себе тайно. - Нужный день скоро наступит, матушка. Я готов. О да, он был готов ещё несколько лет назад, только вот стоило дождаться нужного положения звезд, в то время как зима достигнет своего пика. Гуйхэ уже давно не боялся зимы, костёр в их пещере давным-давно погас, оставляя после себя лишь чёрное пепелище. Осталось только освободиться окончательно от слабого смертного тела. Впустить в себя истинную силу. И тогда он сможет отомстить. Тому, кто убил его родную мать. Кто почти убил её руками самого Гуйхэ. Он не знал, кем точно является этот человек, но был уверен, что однажды отыщет – но только если станет больше, чем тот, кем являлся сейчас. Сюэ-гуньян спасла его. Она рассказала ему правду. Неужели она не заслуживает совсем маленького одолжения? Обрести бессмертие, смотреть на мир его глазами. Сюэ-гуньян не могла покинуть горы, навеки прикованная к ним льдами и стужей, которыми повелевала, но и которые служили ей оковами. А он может. Дым трав туманит голову. Он проводит несколько раз лезвием старого кинжала, рассекая сизые ароматные клубы. Плохая трава, было слишком бедное и скудное лето, пришлось уйти в её поисках слишком далеко, его чуть не заметили люди из ближайшего селения. Он никогда не чувствовал себя человеком тоже. Наблюдал иногда за ними издалека, по ночам даже приближался к селениям… они были другие. Раздражающие, шумные, погрязшие в своих проблемах. Совершенно его не замечающие. Среди них когда-то жила его мать. Сюэ-гуньян сказала, они убили её. Она выполнила требования, отдав неугодного ребёнка холоду, но они всё равно убили её. Тело осквернено. Его тело никогда не будет осквернено, а станет лишь сильнее. Гуйхэ наклоняется к чаше с тлеющими травами, глубоко вдыхая удушливо-сладкий аромат. Плоть слаба, но плоть не имеет права его подвести. Можно заставить себя отрешиться от лишнего, забыть обо всём. Он делает последний вдох и снова купает в дыму тусклое лезвие. В голове легко, слишком легко. Настолько легко может быть только тому, кто знает свой путь.
Шань Гуйхэ знает, на что идёт. Шань Гуйхэ чувствует себя почти всемогущим, подставляя лицо ледяному ветру, но не чувствуя холода. Не чувствует, как обжигает кожу горячая кровь, брызнувшая из раны. Луны почти не видно за застившей небо метелью, но та находится ровно напротив его сердца. Сердце пронзает льдом, но он снова ничего не чувствует. «Вот мы и соединились, сын мой», - слышит Гуйхэ в последний раз, прежде чем упасть замертво, заливая кровью полуночный снег. Он не желает ничего, кроме мести. |